Религиозные песни, стихи, проза

форум о религиях (христианской, католической, мусульманской и пр.)
Ответить
Калинушка

Сообщение Калинушка » Вт мар 19, 2013 5:34 am

В аду нет выбора
12 февраля, 2013 • Юрий Пущаев
Источник: журнал "Фома"
Как случилось, что «свободному западному человеку» жизнь стала безразлична? Можно ли оставаться свободным даже в тюрьме или психушке? Что значит фраза «Бог есть мятеж»? Почему европейские СМИ молчали об очереди к Поясу Богородицы в Москве? Об этом и многом другом мы поговорили с философом Татьяной Горичевой, которую еще в 1980 году выслали из СССР за диссидентскую деятельность и чьи лекции о Православии с тех пор пользуются непреходящей популярностью в Европе.

Татьяна Михайловна Горичева

Православный философ, публицист, миссионер. Родилась в 1947 году в Ленинграде. Крестилась в возрасте 26 лет. В советские годы была соредактором самиздатовского журнала «37». В 1980 году была выслана из СССР. В течение восьми лет до возвращения в Россию жила в Германии и Франции. Училась в католическом институте св. Георгия (Франкфурт-на-Майне, ФРГ), в Свято-Сергиевском Православном богословском институте в Париже, прослушала курс лекций в Сорбонне. Автор многих книг о православной вере и культуре. Регулярно выступает в России и в западных странах с лекциями о Православии.

Царство количества

- Татьяна Михайловна, свобода — это сегодня, наверно, самое популярное слово среди политиков и общественных деятелей. Может сложиться впечатление, что свобода — это преимущественно социально-политическое явление. Но так ли это?

- Да, «свобода» — это самое затасканное и ничего не значащее слово в сегодняшнем политическом лексиконе. На место религии на Западе приходит политика. С грустью сознаю этот факт каждый раз, когда мне приходится говорить о русских мучениках. Даже самые «верующие» западные собеседники в число мучеников немедленно вписывают Солженицына, Шаламова, даже Зиновьева. А сейчас так и «Пусси»… Приходится долго объяснять, что Пусси — нечто противоположное не только мученичеству, но и политическому диссидентству.

Впервые я поняла, какая чудовищная подмена понятий свершилась в западной цивилизации, когда прилетела (будучи изгнанной) в Вену. Одна австрийская газета написала «Горичева выбрала свободу». И бесполезно было объяснять, что «ничто не отделит нас от любви Божьей», что, если ты — христианин, можно быть свободной и в тюрьме, и в психушке. Напротив, в окружении западных внешних красот, развлечений и удовольствий теряешь мысль о Едином на потребу, а значит, и внутреннюю свободу.

Когда я сразу после отъезда из СССР давала в Вене свои первые интервью (прилетели журналисты многих крупнейших изданий и телеканалов), то потом, просматривая их, я с ужасом видела, что все, что «о Боге и о Церкви», было вырезано. Осталась лишь «война в Афганистане», тяжести советского быта, антикоммунизм. Тогда мне стало ясно, как я ошибалась, радуясь, что мы прибыли в «свободную Европу», где (как я раньше думала) все используют «демократию», чтобы любить, молиться, писать стихи.

- А насколько вообще сочетаются свобода и материальный достаток, свобода материального выбора, которую мы ассоциируем с Западом? Не противоречат ли они на самом деле друг другу?

- Материальный достаток доконал Европу. Вместо выбора между Богом и дьяволом, жизнью и смертью, западный человек совершает выбор между двумя марками машин. Отсюда — его мелкость и то, что сказал о среднем европейце Константин Леонтьев: «средний европеец как орудие всеобщего уничтожения».

Наше время — это время настоящего господства Золотого Тельца. Как никогда актуальна проповедь Евангелия. В Евангелии Господь шесть раз выступает напрямую против богатства и только два раза непосредственно против дьявола. Бедность стала мудростью. Для передовых людей (и на Западе, даже больше на Западе, ибо здесь лучшие уже пережили соблазн богатства) — это что-то жизненно необходимое. У меня за десятилетия пребывания вне России появилось несколько десятков настоящих друзей, все они выбрали аскетический образ жизни, некий минимум (дома лишь книги и иконы), ничего лишнего. «Блаженны нищие духом» — как пишут экзегеты (например, папа Бенедикт XVI), это по-еврейски может звучать и просто как «блаженны нищие». Бедность поставлена сегодня на предельную высоту, потому что сама природа (с ее катастрофами, исчерпанностью ресурсов, умиранием животных — и все из-за человеческой жадности и наглости) говорит нам: хватит расточать за чужой счет, эксплуатировать, жадничать, заниматься убийством и самоубийством.

- Как же тогда вообще определить свободу?

- Свобода выходит за пределы мира законов, логики, морали, даже за пределы самой свободы.

Богослов Владимир Лосский в разговоре с Оливье Клеманом так высказался о тайне свободы: может ли Бог создать камень, который не сможет поднять? — известный схоластический вопрос имеет ответ: да, может, это — человек. От себя добавим — свободный человек.

Без свободы Бог был бы идолом, а человека не было бы вовсе. Ван Гог в одном письме к брату Тео писал, что Бог бессилен только в одном — Он не может отказать кающемуся грешнику. Тайна свободы — в признании себя несвободным.

Но все равно, свобода абсолютна, хотя бы потому, что абсолютна, безгранична любовь, которая не может быть несвободной. Свобода абсолютна, потому что она принадлежит творчеству, а творчество божественно, наш Бог — это Бог-Творец. Святой Дух ежесекундно «творит все новое».

- Но с христианской точки зрения — должен ли человек сам ограничивать свою свободу? Если да, то ради чего?

- Христианин — это человек Пути. Он не может стоять на месте, он будет подниматься или падать. Для того чтобы идти узкими вратами, необходимо различение духов. Предпочитая одни ценности другим, мы сознательно ограничиваем свою свободу. Жизнь всегда иерархична. Это особенно важно знать в наше не-путевое время, когда господствуют идеология потребления (паразитизм), царство количества, черная магия рекламы. Человек не только не способен выбирать, он не может ни на чем сконцентрироваться — в бешеном ритме один гламур сменяет другой, так что исчезает само движение и воцаряется адская безвременность. В аду нет выбора.



«Бог есть мятеж»

- Что может быть хорошего в том, что человеку предоставлена возможность свободно выбрать зло? Разве можно одобрять существование такой свободы?

- Свобода должна присутствовать везде и повсюду. Самое страшное, как заметил еще Бердяев, подчиниться «принудительному добру». Христианство — это нечто противоположное идеологии, утопии и мифу. Оно не позволяет осуждать ближнего, оно радуется истине, которая целостна, таинственна, недостижима.

Путь христианина становится труднее по мере того, как он вырастает в «новую тварь» (т. е. — в новое, преображенное Божие творение). Чем ближе к святости, тем больше искушений и бесовских приражений. Ты выбрал Бога, но это Он полюбил тебя первым. В религиозном опыте все предельно интенсивно, таинственно и промыслительно. Несколько лет тому назад в Европе опубликовали дневники матери Терезы, где она откровенно говорила о частых депрессиях, даже отчаянии. Многих христиан это смутило. А многим и помогло. Люди поняли, что духовная жизнь — нечто противоположное механическому движению вперед. Наоборот, глубина боли и состраданя, переживание ужаса и неведомые миру слезы бывают часто уделом самых внешне счастливых и сильных людей.

«Бог есть мятеж» — кого-то смутят эти слова Макса Волошина. Алексей Лосев в разговоре с Бибихиным говорил, что по-гречески «мятеж» и «жертва» — одного корня. Сегодня принято говорить о мятеже лишь в политическом контексте, но здесь скрыта тайна личности-макрокосма (святой Максим Исповедник). Личность свободна, безумием творческой жертвенности человек преображается в микротеос (святой Григорий Нисский).

- А насколько, например, важно для христианина жить в условиях так называемой политической свободы?

- И все же политическая свобода (гражданское общество, справедливые суды, настоящие профсоюзы, самоуправление) нужна для того, чтобы общественная жизнь не превратилась в ад. На Западе — при всей лживости политических структур — слабые — после долгих усилий — могут найти защиту. Есть какая-то медицинская помощь, государство и церковь помогают нищим, бездомным, умирающим. Все делается медленно и трудно, но все-таки делается. В России же порой кажется, что ты абсолютно бесправен и должен исчезнуть с этой земли.

«Жанна д’Арк была русская»

- Вы уже очень долго живете на Западе. Какой он, опыт жизни там? Чем он в чем-то важном отличается от нашей жизни здесь?

- На Западе я поняла, что я «русская», но это не мешает мне любить и весь остальной Божий мир. Сила Запада в том, что огромное множество людей здесь уважают и хотят постичь «Другое» — другие культуры, другие формы жизни. Русский человек когда-то тоже считался «всечеловеком», первая русская эмиграция (Лосский, Булгаков, Бердяев, Евдокимов…) была столь хорошо образована, столь открыта всему вечному и новому, что, например, здесь, во Франции, русские философы вели за собой и лучших представителей французской мысли. Сейчас же, слава Богу, можно путешествовать, но у многих православных возникает (наверно, в их случае справедливо) реакция «защитная», пугливая, часто перерастающая в отчаянное, инфантильное высокомерие.

Мне, путешествующей с докладами, меняющей страну за страной, было и радостно, и трудно. Я видела глаза, загорающиеся любовью, когда рассказывала о русских подвижниках, о наших монастырях. Это было самой большой наградой — сознавать, что Бог живет в самых разных душах, видеть, какой красотой светятся лица совсем незнакомых, но по-настоящему родных людей.

И все же сознавала и сознаю, что мною потеряно: вся Россия для меня, как для Гоголя, монастырь — больше всего хочется помолиться в Оптиной, освятиться атмосферой Дивеева. Да просто постоять на Литургии в какой-нибудь русской церкви, неожиданно заплакать, восхититься детской доверчивостью простого народа.

И самое страшное за эти годы эмиграции — встречать Пасху вне России. Ее здесь просто нет.

Западное христианство создало могучую культуру и цивилизацию. Но «гордый взор иноплеменный» забыл о смирении, не знает юродства. А без этого все сходит на нет, что понимают и сами западные христиане.

- Можно ли сказать, что современный житель Западной Европы — свободный человек?

- Нет. Большинство несвободно. Есть свобода «от» и свобода «для». Только свобода для со-творчества с Богом освобождает человека. Это свобода от греха. Грех (и по-гречески и по-русски) означает не-попадание в цель, о-грех. Человек не совпадает с замыслом Бога о себе. Потеряв любящего Творца, чувство реальности, доверие к Жизни, западный человек стал рабом всяких страхов. Страх — это единственное чувство, которое еще теплится в душе «последнего человека». Заглушить эти страхи проще всего суетой, шопингом, гурманством «до упаду». Свободу от ответственности и страха дают деньги — всеобщий эквивалент для обмена одной эфемерной ценности на другую.

И все же Дух Святой не перестает действовать даже там, где его почти не ждут. Например, в Париже, где сейчас живу, я подружилась с католиками-традиционалистами. Они вовсе не пугливые «реакционеры». Они смелые и открытые. Как в XVIII веке, вновь существуют салоны, где парижские интеллектуалы (и много приезжих), художники, журналисты, священники обмениваются живыми мыслями, рассказывают о том, что происходит в мире (а мир, даже западный, быстро и промыслительно меняется). У этих консервативно-революционных кругов есть возможность влиять и на остальной мир: газеты, книги, радио, выставки. Они любят Россию — за христианский максимализм, за жертвенность, за полноту литургического и аскетического опыта. Не раз мне приходилось от них слышать: Жанна д’Арк была русская. Конечно, в шутку, но близкую к «особой» истине. Аббат Гийом Танайяр сказал: у вас в России есть народ (народ — это религиозный опыт коллективного страдания и коллективной победы). Мы же во Франции только начали вставать с колен.

- Вы участвовали в диссидентском движении. Скажите пожалуйста, если бы Вы сейчас каким-то чудом вернулись назад, Вы стали бы делать то же самое?

- Да, и сейчас я продолжаю заниматься «общественной деятельностью». Только без наивной веры в «права человека», «право-защитничество», без радиостанции «Свобода». Теперь совсем другие времена, все большие структуры коррумпированы, «креативный класс» — это не прежние диссиденты. В них не веришь. Сколько хватает силы, помогаю лекарствами, деньгами, собиранием верных друзей, бессребреников, тех бедных, которые помогают еще более бедным. Особо трудно помочь животным. Они более всего гонимы и истребляемы в нашем все менее милосердном обществе. В России бываю не так часто, как бы хотелось. Здоровье не позволяет.

- Что было самым трудным и невыносимым тогда, в советское время? Можно ли сказать, что сейчас мы живем в более свободной стране, чем в советское время?

- В советское время я стала диссиденткой, потому что невыносимо было видеть, как несправедливо страдают люди, не вписавшиеся в рамки убогого советского мышления, как преследуют верующих, как гнобят поэтов, художников, не-конформистов, как унижена самая образованная в мире советская женщина. Но если бы я знала, что произойдет во времена постсоветские! Меня ужасает не только материальное истребление беззащитных, не сумевших вовремя стать ворами и преступниками, но и исчезновение образования, книги, доверия к бытию — дух отчаяния, который заставляет забыться в плохом алкоголе, наркотиках или просто умереть. Никакой свободы не прибавилось. Мы живем во времена сатанинского неолиберализма, когда требуется лишь «свобода конкуренции». Расцвели самые низкие чувства — дух зависти, жадности, агрессии. Надо «быть злым» — лозунг времени.

- Что сейчас в наибольшей степени ограничивает свободу в современном мире, препятствует ей?

- Свобода ограничена растерянностью русского человека, потерявшего ориентацию. И силы зла прекрасно знают об этом. Русская Церковь (могу без преувеличения сказать, самая сильная и в духовном, и в интеллектуальном, и в аскетическом плане) пугает мировых «кукловодов». Особенно переполошились они после миллионной очереди на холоде к поясу Божьей Матери в Москве. Об этом в западных медиа — молчок. Но агрессивная атака на нашу Церковь началась. Благо, что на Западе (опережающем нас в этом плане на 50 лет) «Пусси» появились и регулярно возобновляются — теперь уже как что-то «классически-приличное» — в виде, например, «Писающего Христа». Это и есть царящее ныне «актуальное искусство». Только православие с его глубокой мистикой, с миллионами мучеников, с неослабевающей молитвой, с духом пасхальности, с идеалами братства и «сердцем сокрушенным» спасет Россию. Мы гигантский народ, и медленно оттаиваем, медленно, но верно.



Бегство от свободы

- Вы знаете, часто говорят, что Православие подавляет свободу. Недаром, дескать, христиане называют себя «рабами Божиими». Что Вы можете сказать на этот счет?

- Человек живет в иконной перспективе. Чем меньше он, тем больше Бог. Чем ниже молитвенный поклон, тем ближе Небеса. Цель христианина — обóжение, и не только свое собственное, но и всей Божьей твари, что стенает и мучится доныне (Рим 8:22).

Обожение возможно через слышание зова Божьего. «Слышать» одного корня с послушанием. Сам Христос принял на себя зрак раба и был послушен даже до смерти крестной. Нужно найти великую музыку послушания — всему универсуму, который есть «чудесно составленный гимн» (св. Григорий Нисский). Тогда мы станем «иконой Бога», обретем красоту. Французская писательница и философ Симона Вайль пишет, что морские волны красивы оттого, что они послушны Богу. Православие сегодня привлекает и верующих, и неверующих всего мира прежде всего своей красотой — красотой Литургии, икон, смирения, святости. Именно эта красота спасет и спасает мир, потому что она есть творчески-свободное избрание послушания. В мире безобразного, гадкого и виртуального, она — Реальность. Она — действительное — т. е. действующее, преображающее Присутствие Таинства (что почти тавтология). Рильке писал: «Sein Wachstum ist der Tiefbesiegte von immer groesseren zu sein» («Его рост в том, чтобы быть побежденным всегда бóльшим»).

- Но естественно ли вообще для человека быть свободным, стремиться к свободе? Или человек свободы боится, и ему скорее свойственно прятаться от нее под тенью каких-то авторитетов или идолов?

- Для человека, созданного по образу Божьему, естественно стремление к свободе. Но наша цивилизация все более напоминает ту, которую построил Великий Инквизитор у Достоевского. Нет большего желания у современного человека, как отдать свою волю и свободу кому-нибудь другому, как стать «рабом человеков». Бегство от свободы становится очевидным фактом. Не осталось даже страстей (а в страсти есть остаток свободы), нет энергии даже на нигилизм. Если в эпоху модерна люди еще имели «свое маленькое удовольствие днем и маленькое удовольствие ночью» (Ницше), то в эпоху постмодерна исчез и «последний», вечно моргающий человек. Люди не рискуют даже разрушать. В своем аутизме они более не трансгрессируют. Если принцип классического психоанализа гласит «там, где было Оно, должно стать Я», то сегодня наоборот — там, где было хоть какое-то «я», должно стать «оно», дебильная биомасса. Отсюда распространение тоталитарных сект, банализация зла. Великому Инквизитору более никто не мешает.

- А в чем, на Ваш взгляд, современная либеральная идеология, которая доминирует в западном мире, благоприятствует свободе, а в чем ее подавляет или ей препятствует?

- Современная либеральная идеология, когда-то начинавшая с идеала свободы, превратилась в новый вид тоталитаризма, похуже гитлеровского и большевистского. Это как у Шигалева в «Бесах» Достоевского: «Выходя из безграничной свободы, я заключаю безграничным деспотизмом». Если раньше западный человек мог покупать, покупать и покупать, то теперь он обязан делать это — следовать моде, каждый день являться в новой рубашке, гоняться за брендами. Иначе станет изгоем. Если раньше гомосексуалисты могли (тихо и спокойно) существовать в своем меньшинстве, то теперь западный человек обязан признать, что это «меньшинство» — норма. О них — как о героях — говорят повсюду. Не будучи гомосексуалистом, ты уже почти не сможешь попасть в высшие круги шоубизнеса. Во Франции недавно появилась формула — «Жениться можно на ком угодно». Сие означает: жениться нужно на том, на ком христианство запрещает жениться. Боюсь, сюда в будущем войдут и дети…



Человек без веса

- На Ваш взгляд, то, что человек в современном мире волен выбирать свой образ жизни, семейное положение, сексуальную ориентацию и даже пол — это проявления свободы или нет?

- Человек волен выбирать только тогда, когда он созрел до выбора. Когда может идти по пути богоподобия. И выбирать главное, иначе он, каждый раз спотыкаясь о вопросы «кто я?», «что мне делать?» не успеет и начать свою жизнь. Общество потребления лицемерно и хитро навязывает свои вопросы, чтобы навязать уже готовые ответы, заставить человека купить «готовенькое». Потеряв Бога, вертикаль бытия, современный человек стал «Человеком без веса» («L’Homme sans gravite», Charls Melman).

Исчезновение святого сделало человека безразличным к жизни. Когда нет идеала, не к чему стремиться. Просыпаясь, человек классической христианской культуры спрашивал: что мне необходимо? Как достичь страстно желаемого? Сегодня же психоаналитики жалуются — проблема в том, что нет проблем. Человеку ничего не хочется. Поэтому индустрия наслаждений навязывает ему свою продукцию под обманной вывеской различных свобод: ты свободен купить часы — и ты уже получаешь энергию жить дальше, ты признан почти сверхчеловеком. Купи путешествие — и тебе принадлежит весь мир. Свобода передвижения! Вместо нигилизма (который еще возбуждал) растет царство гиперреальности, сакрализованной лжи. Образуется тело Антихриста.

- Сhildfreе — свобода от детей, Freelove — свободная любовь… Под вывеской «свобода» сегодня в общественное сознание продвигается множество, скажем так, нетрадиционных для христианской культуры ценностей. Причем свобод сразу много, это не одна свобода. Как бы Вы прокомментировали это явление?

- Можно говорить лишь об одной свободе, как об одном Боге, об одной любви. К свободе призваны вы, братья! — а не к «свободам», пишет апостол Павел. Бердяев верно заметил — все говорят о правах (человека), никто не говорит о его обязанностях перед Богом. Человек свободен лишь тогда, когда стремится выполнить эти обязанности. Если же обязанностей (табу, нравственных запретов) нет, то не хочется и свобод. Запад, пережив «свободу любви», сильно остыл. Теперь, кажется, эрос можно найти только в «строгих» странах, в мусульманских, например, где свободная любовь запрещена.

Бердяев призывал к духовному аристократизму. Наверно, в наш век «неприличной, порнографической горизонтальности» (Бодрийяр) необходимо восстановить вертикаль смыслов. И это уже явлено в Церкви. Благородство — вот что меня более всего восхищало, как выражался Розанов. Ясно, что Розанов говорит о духовном благородстве, о человеке совершенно свободном и свободном потому, что он берет на себя тяготы и ошибки всех других. Духовный аристократ слушает Бога (презирая идолов), в этом послушании он видит свою свободу как дар Божий, как миссию и Крест. Духовный аристократ просто не сможет быть не-целомудренным, растерять свою целостность. Он живет в иерархии, где низшие уровни для него закрыты. Об этом аристократизме, к которому призваны все христиане, говорит апостол Петр: Вы есть царственное священство…

- У блаженного Августина есть парадоксальные слова: «Велика свобода — быть в состоянии не грешить, но величайшая свобода — не быть в состоянии грешить». Не могли бы Вы пояснить их?

- «Не быть в состоянии грешить». В раю люди, будучи напрямую связанными с Богом, не были в состоянии грешить. Поэтому святой Максим и говорит, что выбор появился лишь после грехопадения. Человек истинно свободный внутренне живет в раю, ему не надо выбирать.

Об этом же райском состоянии говорит и Майстер Экхарт: когда демон находится в раю, ему кажется, что он в аду. Когда ангел находится в аду, ему кажется, что он в раю.

Нам, русским, повезло. У нас уничтожено почти все, но в Русской Церкви по-прежнему — как в раю. И вся остальная жизнь становится «литургией после литургии».

ИСТОЧНИК ПРАВМИР
Аватара пользователя
Mila545
Тысячник
Сообщения: 12813
Зарегистрирован: Пн мар 28, 2011 11:51 am
Откуда: Нижний Новгород

Сообщение Mila545 » Ср мар 20, 2013 7:29 am

Господи, храни людей родных
От болезней, горя, неудачи.
Береги, как клад бесценный, их.
Сердце близких больше пусть не плачет.

Крепкого здоровья пожилым
Выдели, пожалуйста, скорее.
И немного счастья молодым,
А они теплом родных согреют…

Господи, пусть льётся детский смех
Чистою и звонкою рекою.
Чтобы деток ждал во всём успех.
Пусть детишек зло не беспокоит.

Господи, храни родных людей.
Каждый человек – родной кому-то…
Значит, всех своей заботой грей,
Не забыв ни на одну минуту,

Что в тебе нуждается душа
Каждого земного человека.
Прихожу, как прежде, без гроша,
Я в твою небесную аптеку,

Чтобы не купить, а попросить
для родных людей немного света.
Знаю, что беречь, хранить, любить –
Это счастья верная примета…

Ирина Самарина
Смысл жизни - оставить после себя жизнь!
Я - Людмила
Аватара пользователя
Solnce
Тысячник
Сообщения: 2877
Зарегистрирован: Пт июл 27, 2012 3:43 pm
Откуда: Подмосковье

Сообщение Solnce » Вс мар 24, 2013 1:13 pm

Маленькая девочка к церкви подошла,
Перекрестилась рученькой, к алтарю прошла.
Стоит и просит Боженьку матери помочь:
"Болят у мамки ноженьки, не спит какую ночь."
А у самой слезиночки-сбегают по щеке,
Как чистые росиночки и свеченька в руке.
Зажгла ее,поставила за здравие святым,
Не говорит молитвою, а словушком простым.
С престола,крест с распятием-ручонками взяла,
И Боженькою миленьким-Иисуса назвала.
"Прошу тебя, мой миленький-мне мамку полечи!
Не откажи родименький! Не помогли врачи."
Священник встал в стороночку, слезу рукой смахнул-
"Помочь бы чем ребеночку?" И тяжело вздохнул.
Ушла из церкви девочка, неделю не была.
Малая,словно белочка, а Богу знать дала.
И вдруг ее на паперти-священник увидал,
Стояла вместе с матерью-Господь-здоровье дал!
А маленькая девочка-вбежала на престол,
И положила розочку на дивный Божий стол.
"Спасибо милый Боженька, что мамочке помог!
Болеть не стали ноженьки, Ты-настоящий Бог.
(инет)
...............................................................................
Самое главное предназначение человека-быть самим собой (с)
Я-Людмила
Калинушка

Сообщение Калинушка » Пн мар 25, 2013 8:12 am

Так мы и промычали свое первое Рождество
Необыкновенный рассказ-быль
Ткаченко Александр

Храм, где я впервые встречал Рождество, был огромным и полуразрушенным. Он стоял на окраине города, вернее даже сказать — за этой самой окраиной. Последний городской микрорайон кончался перед речушкой, на другом берегу которой высился храм. Сразу за мостом начиналась деревня в полтора десятка домов, а чуть дальше — цыганская слободка. От автобусной остановки узкая дорожка пролегала мимо древнего скифского кургана. За ним открывался вид на церковь.
Привел меня туда мой друг Стас. Это был едва ли не первый христианин, с которым я познакомился близко. Он заканчивал тогда истфак пединститута и при знакомстве поразил меня странным сочетанием интересов. Хорошо разбирающийся в рок-культуре, любитель Pink Floyd и «Аквариума», Стас в то же время был глубоко воцерковленным человеком: регулярно исповедовался, причащался, часто ездил в недавно восстановленную Оптину Пустынь. Однажды зимой он пришел к нам в общежитие и предложил поехать с ним на ночное Рождественское богослужение. В тот самый полуразрушенный храм за речкой, где Стас служил алтарником.
На службу мы отправились втроем: Стас, я и мой сосед по комнате Володя. Для нас с Вовкой это было самое первое Рождество в жизни.
Храм был похож на старинный корабль, выброшенный на берег штормом. Величественный даже в своей разрухе, он плохо сочетался с деревенскими домиками, построенными вокруг него в советское время. Из-под облупившейся штукатурки проступали алые пятна кирпичной кладки. Железо на крыше было сорвано, и в обнажившихся ребрах стропил гулял ветер. Окна были заколочены досками, а высоко вверху на карнизе вокруг купола росли молодые березки.
Начинался 1992 год. Храм только-только вернули Церкви, денег на ремонт у прихожан не было. В относительный порядок удалось привести лишь один из приделов: залатали кровлю, вставили рамы и стекла. Вместо иконостаса перед алтарем стояла хлипкая фанерная перегородка. На нее были наклеены вырезанные из настенных календарей репродукции икон Спасителя и Богоматери. Подсвечники в храме тоже были своеобразные — широкие консервные банки, приколоченные к деревянной стойке. Их наполняли песком, а в песок ставили свечи. Сейчас таких жестянок уже нет в природе, а тогда в них продавали селедку. Уцелевшие фрагменты росписи на стенах чередовались с выцарапанными в штукатурке репликами типа: «Здесь был Вася». Вместо колоколов на звоннице висел пустой кислородный баллон с отрезанным днищем. О начале службы староста возвещал, ударяя по нему какой-то железякой, кажется, пальцем от тракторной гусеницы.
Вообще, от первого Рождества у меня осталось в памяти полное отсутствие какой-либо помпезности. Да и откуда бы ей было взяться тогда… Как-то очень неформально все происходило. Просто собрались люди ради серьезного, нужного дела. И делали его в меру своих сил и средств, не смущаясь нищетой, сквозившей из всех щелей.
Пением на клиросе заведовала удивительная женщина — Лариса Михайловна. Еще в советские времена она с благословения архиерея на два года уходила петь в старообрядческий храм, чтобы освоить сохранившийся там древний знаменный распев, или, как его еще называют, «пение по крюкам» (из-за специфической системы записи этого распева, где ноты напоминают крюки и топорики). Освоить-то она его освоила… А вот хор ей достался небогатый: три бабульки с дребезжащими от старости голосами. Мужских голосов не то чтобы не хватало — их вообще в хоре не было. Поэтому, увидев в храме двух незнакомых парней, Лариса Михайловна пошушукалась со Стасом и тут же утащила нас с Вовкой к себе на клирос.
Стас ушел в алтарь, готовиться к службе, а Лариса Михайловна с ходу принялась обучать нас знаменному пению. Ее не смущало то, что до начала богослужения оставалось минут двадцать, а ученики ей достались на редкость бестолковые. Просто она была очень рада, что теперь у нее в хоре есть целых два мужчины. И упускать такой подарок судьбы Лариса Михайловна явно не собиралась. Весело щебеча, она раскладывала перед нами листки с какими-то иероглифами. Мы смотрели на них как баран на новые ворота и испуганно пытались объяснить нашей руководительнице, что ничегошеньки в этом не понимаем, что и текст-то на церковнославянском можем прочесть лишь раза с пятого. А уж «топоры» и «крюки» знаменного распева для нас не темный лес даже, а непроходимые джунгли.
Но Ларису Михайловну это ничуть не смутило. Она кивнула, понимающе улыбнулась и сказала:
— Ребята, главное — чтобы пела душа. Попробуйте без слов, без музыки просто помычать басом.
Мы с другом переглянулись и, набрав в грудь побольше воздуха, принялись гудеть так низко, как только могли. Лариса Михайловна была в восторге.
— Вот, отлично! Так и будем петь! Главное — следите за рукой. Я буду указывать, где нужно будет замолчать, а где гудеть дальше.
Началась служба. И мы добросовестно мычали без слов, а Лариса Михайловна плела над этим нашим мычанием какую-то тонкую вязь необычных мелодий. Бабушки на клиросе тоже что-то тихонько пели и поглядывали на нас с явным одобрением. А Лариса Михайловна просто лучилась счастьем — целых два мужских голоса!
Так и промычали мы свое первое Рождество. Без слов. Словно волы, пришедшие поклониться младенцу Христу. Отопления в храме не было, изо рта вырывались клубы пара. Батюшка торжественно возглашал: «Бог Господь и явися нам, благословен Грядый во Имя Господне», Стас выходил на амвон с огромной свечой, Лариса Михайловна с бабушками пели, мы с другом мычали басом. И на душе у меня впервые за многие годы было спокойно и радостно.
Служба закончилась. Священник уже без облачения, в пальто, накинутом поверх рясы, тихо разговаривал с прихожанами. Женщины подметали пол, выложенный потрескавшимися каменными плитами. Бабульки скатывали какие-то коврики и хлопотали возле импровизированных подсвечников. Шла обычная уборка.
И тут произошел казус, о котором я до сих пор не могу вспоминать без улыбки. Старостой храма был тогда Василий — тихий, застенчивый мужчина с печальными глазами. Более кроткого человека я, пожалуй, и не встречал. Меньше всего его можно было заподозрить в хулиганстве или иронии. И вдруг этот кроткий Василий подходит к священнику и звучно так говорит: «Вот, батюшка, хрен вам». А акустика в храме замечательная: если громко что-то сказать, слышно в каждом углу. Все присутствующие, не веря своим ушам, медленно развернулись туда, где батюшка беседовал с Василием. А тот уже понял, что сморозил что-то не то. И лихорадочно пытался размотать какой-то бумажный кулек. Наконец, порвал бумагу и вытащил на всеобщее обозрение… четыре здоровенных корня хрена. Первым тогда расхохотался сам батюшка, а за ним и все остальные. Как потом выяснилось, батюшка накануне расхворался и попросил Василия принести ему этот корнеплод для какого-то хитрого рецепта.
А после мы все вместе вышли из храма и отправились в гости к Гавриловне — жизнерадостной старушке, которая жила в маленьком домике неподалеку. Стояла ночь. Под ногами хрустел снег. Мы шли молча. От печных труб поднимались длинные столбы дыма. Я оглянулся. Храм темнел на фоне звездного неба. Сейчас на нем не было видно следов разрушения, и на мгновение вдруг показалось, будто я перенесся куда-то в девятнадцатый век: Рождественская ночь, деревня, храм…
С какой-то пронзительной ясностью я вдруг осознал тогда, что Церковь оказалась последней ниточкой, связывающей нас, сегодняшних, с нашим прошлым. Ведь все изменилось вокруг, совсем другой стала жизнь. Лишь храм над речкой остался тот же, что и двести лет назад. Ночью на Рождество в нем идет та же служба, что и двумя веками раньше. И люди точно так же шли когда-то из церкви в тепло своих домов, чтобы разговеться после долгого поста…
С тех пор прошло уже без малого двадцать лет. За это время мне приходилось бывать в разных храмах. Сегодня в них все, что называется, по чину и благообразно — резьба, позолота, писаные иконы, колокола. Купола теперь в золоте, а на клиросах слаженно поют многоголосые хоры… Это, конечно, замечательно. В короткий срок наша Церковь сумела подняться из руин, и можно лишь радоваться этому чуду.
Но для меня то далекое Рождество остается каким-то особенным, близким сердцу и родным. Наверное, в полуразрушенном храме все же уютнее было моей растрепанной душе. Похожи мы тогда оказались с этим храмом в своей разрухе. За двадцать лет церковные здания восстановили. С душой все оказалось гораздо сложнее...
Калинушка

Сообщение Калинушка » Пн мар 25, 2013 8:16 am

Прощение.
Юлия Кулакова

… – В двадцать первую, да, перевели?

- Ну да. Марь Сергеевна, ты не перебивай, мне и так некогда. Так вот, она с матерью ехала к ихнему отцу, на такси. То ли водила такой попался…знаешь, как моя подружка про таких говорит: права имеют только на велосипед, и те купленные. То ли и вправду на них с такой скоростью летели… В общем, кто виноват – не знаю. В общем, мамка и водила – насмерть, а девочка вот отделалась сотрясением. К ней уже пустят скоро, сказали. Пришла в себя, всё, есть уже просила. Ой, я ее видела через дверь, вся в кудряшках черненьких,такая интересная! И говорила так вежливо, ей ладно если шесть есть, а она врачу: «Будьте так добры, разрешите…» Всё, Сергеевна, с окончанием
отпуска тебя, как говорится! Побежала я, а то вон Людмила Викторовна идет, скажет, что не работаю! – молоденькая повар Танечка, недавно принятая на работу, круто развернулась, выскочила на лестницу и бойко
загрохала каблуками по больничной лестнице.Тетя Маруся только пожала плечами. Ее дело – шваброй махать, а таких девочек, с сотрясениями, тут пруд пруди. В том числе и без мамок. Тетя Маруся сама без матери выросла. И очень этим гордилась. Любила сказать:
«Вот, я без матери выросла! И ничего – выучилась, работала, не пьющая,
не гулящая, сейчас вот попала под сокращение – не унываю, дорабатываю до
пенсии!» После этих слов следовал монолог: «А ты?.. Все тебе в жизни
дано…» Кстати, на многих эти слова действовали неплохо. Старшая
медсестра даже как-то сказала ей: «Мария Сергеевна, вам надо было
психологом устраиваться!» А что, сейчас много книжек всяких про
психологию, какая, оказывается, простая наука! Знай говори себе: я себя
прощаю, я хорошая, я сильная. Как просто, и что другим психологами не
работается… У тети Маруси уже пять книжек с пестреньким мягким
переплетом, где про это все написано. Все выживают, все забывают, и эта
девчонка тоже забудет, и будет жить, и если слабая – сопьется-сгуляется,
а если, как тетя Маруся, сильная, – то работать станет… «Я – сильная», –
шепнула про себя тетя Маруся и бодро махнула тряпкой, задумавшись.
Тряпка угодила по ногам заведующей отделением. Брызги попали на
белоснежный халат Людмилы Викторовны. А Людмила Викторовна очень, очень
любила не просто чистоту – стерильность…
***
И чего тетя
Маруся вздумала еще раз пол перемывать? Ну, разбились эти пузырьки, ну,
толкнул их пробегавший сантехник, ну и что, быстро протереть – и ладно.
Так нет же, чего-то домой не тянуло в тот вечер. Как школьница,
стыдилась происшествия с халатом заведующей. Она еще так серьезно:
«Товарищ Михайленко…» Никогда ее МарьСергевна не назовет, или тетя
Маруся, все товарищ да товарищ. Раньше на «господа» говорили «господа в
семнадцатом году кончились». А теперь что говорить? Когда кончились
товарищи?
- Дзынь! – раздалось за дверью двадцать первой палаты.
Тетя Маруся открыла дверь. В полумраке палаты она увидела силуэт девочки, девочка пыталась закрыть форточку.
- А ну-ка, отойди от окна. Вывалишься или стекло разобьешь, – недобрым голосом сказала тетя Маруся.
Девочка послушно отошла. Девочка не спросила, кто к ней зашел и зачем. Она молча двинулась к тете Марусе.
-
Тебе…тебе вставать нельзя, – Мария Сергеевна почему-то испугалась. Она
выглянула в коридор – медсестры не было на посту. Куда ж она делась…
Девочка протянула руки к тете Марусе. Женщина остолбенела.
И девочка вдруг сказала нежным голоском, но настолько взрослым тоном, что Марию Сергеевну передернуло:
- Мама…где?
-
Она…она… – забормотала тетя Маруся. Вдруг ее одолела какая-то свербящая
злость. Чего она испугалась, это просто палата, просто ребенок, сейчас
медсестра придет… И неожиданно для себя она выпалила:
- Умерла твоя мама! Нет ее!
Прикусывать язык было поздно, и она скороговоркой забормотала:
- Ничего, поплачешь, сердце отойдет, вырастешь, все заживет, работать будешь, учиться будешь!
Она
попятилась – и, пока пятилась, видела, как девочка каким-то неясным
жестом складывает пальчики правой ручки щепотью и несет их к
забинтованному лобику.
***
Наутро Мария Сергеевна чуть не
оказалась «на бюлютне» – приболела. То ли прохватил ее свежий ветерок,
никогда раньше не болела, всю жизнь прожила здоровой и тех, кто
«бюлютни» часто брал, считала нытиками и симулянтами. То ли уже годы
брали свое и голова болела по другим причинам. Уж очень она горевала –
только из отпуска вышла, и нате, она же сильная… Нет, хоть с опозданием,
да пошла!
- Двадцать первую палату мыть, – первое, что услышала. Что ее опять мыть-то, эту палату?
Старшая медсестра пробежала мимо по коридору с красными глазами:
-
Теть Марусь, тут у нас такое! Машенька Тарутина из двадцать первой.
Умерла. Сердечко остановилось. Тут ее тетка приезжала – сказала, что,
видать, почувствовала она, что мама не просто так не приходит. Машутка,
говорит, мамин хвостик была. В семье смеялись, что родить родили, а
пуповину не отрезали: все мама да мама, ни на секунду без мамы не
оставалась…
Медсестра хлюпнула носом в одноразовый платочек и помчалась дальше по коридору.
Мария Сергеевна остановилась. Пятерней провела по стриженым, крашеным в рыжий, волосам, медицинская шапочка упала на пол.
***
Простить
себя у Марии Сергеевны никак не получалось. Никак. Она втолковывала
себе, как постороннему бестолковому человеку, что девочка все равно бы
все узнала, но, но! Она даже не рассмотрела девочку, она бы и не узнала
ее сейчас, а вот так вот раз – и девочки больше нет… Эта ручка, щепотью
ко лбу тянется…
Мария Сергеевна убежала под лестницу и там разрыдалась.
- Теть Марусь, ты чего?
Мария
Сергеевна подняла голову. Над ней склонилась старшая медсестра Оля. С
Олей они никогда раньше не разговаривали, и Мария Сергеевна даже не
знала, как ответить. К тому же она ей в дочки годилась. Но внутри вдруг
будто что-то сорвалось, как плотину снесло, и она с всхлипываниями и
причитаниями выложила ей все. Она ожидала, что Оля пойдет жаловаться –
Людмиле Викторовне, родным девочки, кому угодно, или просто уйдет…
-
Знаете что, Мария Сергеевна, я никому ничего не скажу – хорошо? Но вы
меня дождетесь – хорошо? Я вам все объясню, а завтра выходной, и мы с
вами кое-что сделаем – хорошо? Не плачьте.
И Оля убежала.
***
- Садитесь, садитесь, – подгоняла Оля Марию Сергеевну. – Вот так, пристегивайтесь…
Олин «Дэу Матис» показался тете Марусе просто сказочной каретой…только салатового цвета и маленькой.
- А может…не надо? – промямлила тетя Маруся.
-
Так, Мария Сергеевна, вы вчера решили, а сегодня уже не надо. Мы же
договорились, что сегодня я за вами заезжаю, и мы едем в церковь. Все
помните? У батюшки на исповедь попроситесь. У меня когда был случай…ну, в
общем, один там…ладно. Я тогда на исповедь пошла, мне соседка
посоветовала. И так легко! Такая благодать!
Оля с улыбкой покачала головой, и машина тронулась.
Дорога
оказалась непростая. Оля вела машину нервно, при этом везде были
«пробки». Каждому водителю, неверно поведшему себя на дороге, Оля
«бибикала» – болван, мол, куда лезешь… Один раз «бибика» заела и гудела
долго-долго, после этого Оля не жала на сигнал, а просто громко ругалась
на всех водителей разом.
- А в какую церковь мы едем? – спросила Мария Сергеевна.
- А какая попадется первой! – задорно ответила Оля.
Тут в машине что-то застучало.
- Да что же это! – всплеснула руками Оля . – Еще и напротив кладбища…Ой, смотрите, смотрите!
Из ворот кладбища выходил молодой высокий священник.
- Вот! – воскликнула Оля и лихо завернула прямо к воротам. – Идем к нему поговорим!
- Но здесь нет церкви…и молодой такой… – пролепетала тетя Маруся.
Оля
не слушала ее. Она выскочила из машины. Минуты три она отчаянно
жестикулировала перед батюшкой, показывая то на небо, то на иерейский
крест на его груди, то на машину, где притаилась Мария Сергеевна. Потом
подбежала:
- Так, теть Марусь, давай к батюшке, тут часовня есть, там поисповедуешься. А я пока в сервис.
Услышав
про сервис, тетя Маруся спорить не стала. Вышла, сказала «здрасте». С
легким поклоном поздоровался и батюшка. Они шли рядом, медленно, молча.
«Он молодой, поэтому сам не знает, как себя сейчас вести», – решила тетя
Маруся.
В часовне зазвучали слова молитв перед исповедью. Тетя
Маруся исповедовалась впервые в своей жизни. «Что будет, если не мыть
тело с младенчества? – объяснял батюшка. – А вы душу с младенчества не
мыли…» Тетя Маруся будто физически почувствовала эту грязь. Она
оглянулась, увидела икону Богоматери с Младенцем, представила себе, как
некая женщина вот так держала на своих руках маленькую Машеньку, и слезы
хлынули из глаз. Ей не хотелось «прощать себя», ей хотелось, чтоб ее
простили и полюбили – да, простили и полюбили! – те, перед которыми она
так виновата. Перед погибшей матерью – что погубила ее дочь. Перед
дочерью, чьё неокрепшее сердечко не вынесло разлуки. Перед…а отец-то там
есть? Он, наверное, еще молодой, и остался один, и потерял самое родное
и дорогое, и вовсе не хочется говорить обычное «заживет, забудется». А
вот на Кресте Тот, Который, как объясняет батюшка, взял на себя всё
страдание мира.
- Прости! – закричала она.
«Прощаю и разрешаю», – услышала она. Батюшка учил креститься. Щепотью сложил ее пальцы, поднес к ее лбу…
Она,
ослабшая, села на лавочку. Почти легла. Она задавала вопросы, батюшка
отвечал, и ей казалось, что она маленькая, а рядом стоит ее отец,
который любил ее, растил ее, жалел, и с удвоенной нежностью относился к
ней с тех пор, как умерла ее мать.
- А отец девочки меня простит? –
спрашивала она молодого священника слабым голосом. Откуда ему это знать
– сейчас ее это не заботило, и казалось, что он ответит на все вопросы.
-
Простит, – отвечал батюшка. – Вот ведь как получается… Чтобы вы
прорвались к Богу, чтобы покаялись, – ради этого понадобились жизни трех
людей…
- А они сейчас у Него? – кивнула она на распятие.
***
Батюшка шел прочь с кладбища. Поодаль Оля вела под руку тетю Марусю.
Вот
и ворота. Вдруг начался дождь, Оля взвизгнула и потащила тетю Марусю за
собой к машине. А батюшка вдруг достал из кармана мобильный телефон и
поднес его к уху – видно, позвонил кто-то.
- Забавно – правда? -
смотрится, когда батюшка в рясе и с мобильником? – щебетала Оля. – С
другой стороны, они тоже люди, что ж им…
Они поравнялись с батюшкой. А он говорил невидимому собеседнику:
-
Да, Миш, спаси Христос тебя, благодарю, что звонишь. Да, я сегодня
Машутку свою схоронил. Один отпевал, отец Александр не смог, заболел. Да
понимаю, понимаю, что не смог ты приехать. Да, в одной оградке, Ксюша
моя и Машенька. Да, с час назад… Ну, задержался на кладбище, были на то
причины.
Калинушка

Сообщение Калинушка » Пн мар 25, 2013 8:32 am

Живи!
Пока тебе живётся!
Устал?
Возьми и отдышись! Упал?
Держись за руку друга! А если друга нет...Молись!
Попросят? Ты отдай,не думай. Не оценили? Не сердись.
Закрыли дверь? Не возвращайся...Хотят учить тебя? Учись!
Спешат предать? Не поддавайся! А предали? Прощеньем мсти!
Открыли душу? Открывайся...Но всё до капли не дари!
Когда-нибудь тебе придётся, Вернуться к
этим всем словам. Живи! Пока
тебе живётся! А Бог всё
видит здесь
и там...

******************************************
Молились женщины…

Молились женщины… Одна, вторая, третья…
И мимо каждой проходил Христос.
На все вопросы первой Он ответил
И осушил глаза ее от слез.

Он говорил с ней мягко, долго, нежно,
Он улыбался ей и утешал,
Он ждал, когда засветится надеждой
Молящаяся женская душа.

Вот с женщиной второй Христос встал рядом.
И положил ей руку на плечо.
Одобрил душу любящим Он взглядом,
Когда она молилась горячо.

И третья женщина склонилась низко,
Слова слетали тихо с ее уст,
Но к ней не подошел Спаситель близко,
Не вымолвил ни Слова Иисус…

На три молитвы Он дал три ответа.
Для каждой женщины ответ был свой.
Одной душе досталось много света,
Второй чуть меньше, третьей- ничего.

Господь мой! Как же так? Мне не понятно:
Ты на молитву третью промолчал?
Любовь не может быть лицеприятной!
Ты – Бог любви, и Ты не отвечал?…

Но Иисус открыл мне то, что тайной было:
«Когда молилась первая душа,
Я должен был умножить ее силы,
Чтобы она могла свой путь свершать.

Должны окрепнуть крылья ее веры,
Чтобы смогла взлетать под небеса.
Мне нужно рядом быть с душою первой,
С ней долго говорить, смотреть в глаза.

Душе второй еще нужна опора,
Но вера этой женщины сильна.
Достаточно ей любящего взора.
Я знаю, что поймет Меня она.

Но иногда ее гнетут сомненья,
Когда услышит грозной бури шум.
И ей необходимо подкрепленье.
К душе второй на помощь Я спешу.

А третья…Много лет мы с ней знакомы.
Преграды никакой меж нами нет.
И дом ее давно Моим стал домом,
Она всецело доверяет Мне.

Душа прошла чрез испытаний школу.
Я труд любой доверить ей готов.
Я провожу ее путем тяжелым,
Я с ней бываю, мягок и суров.

Она теперь нисколько не смутится.
И в час нелегкий духом не падет,
Но будет верить, верить и молиться,
Ни слов, ни взгляда Моего не ждет.

Та третья знает, что Я с ней буду.
Что к вечной цели доведу ее,
И как бы ни было ей в жизни трудно,
Она поймет молчание Мое.

Моя любовь превыше слов и взглядов,
Несет благословение она.
И тот, кто стал однажды Божьим чадом,
Научится мне доверять сполна.

И ты доверься Мне, - сказал Спаситель,
Когда Я говорю, когда молчу…».
- О, Мой Господь, мой Пастырь и Учитель!
Я поняла, я третьей быть хочу!

*************************************************
В пятом часу утра,
даже не выпив чай,
Завернувшись в ветра,
Адам покидал рай
В спину летел рёв-
Это стонал Бог.
Ева плелась без слов.
Ныл без ребра бок
«Нет на тебе креста!» -
Вслед ему плакал Бог.
И снаряжал Христа-
тем, кого не уберег

***********************************
Светлана Копылова.
Подруги
Встретились как-то раз случайно cредь тополиной вьюги
Близкие в недалёком прошлом бывшие две подруги.
Первую звали Жизнь, вторая - Смертью звалась с рожденья:
Модница-Жизнь - в красивом платье, Смерть - в строгом облаченьи.

Жизнь пригласила Смерть на ужин, столик взяв в ресторане.
И - словно не было разлуки, не было расставанья…
Лучший коньяк, закуска, фрукты - щедрое угощенье…
Очень уж ей вернуть хотелось Смерти расположенье.

Смерть не была на Жизнь в обиде - просто другие взгляды,
И подружиться с ней, пожалуй, снова была бы рада.
Кстати, коньяк хороший, правда - чокнулись, всё по чину…
Но обойти не удалось им ссоры былой причины.

Вспомнили, как в ту ночь подруги спорили да рядили,
Как златокудрого младенца между собой делили,
Как невозможно было слушать матери плач из окон…
«Смерть, почему его взяла ты, разве пожить не мог он!?»

И, призадумавшись немного, жизни она сказала:
« Господом было мне открыто, что его ожидало:
Если б ребёнок жив остался, - стал бы тогда убийцей,
И, очерствев душой, не смог бы к Господу обратиться».

«Надо же так! - тут Жизнь вздохнула, - этого я не знала…
Ну, а ты помнишь ту старуху, что тебя призывала?
И как мы с ней тогда просили эти прервать мученья…
Но только ты призывам нашим не придала значенья».

«Да, - отвечала Смерть, устало, - помню я ту старуху, -
Это она своим проклятьем дочь обрекла на муку.
Надо успеть приехать было дочери издалёка,
Чтоб та сняла с неё проклятье перед дорогой к Богу».

Жизнь головою покачала: «Этого я не знала, -
Ну, а вот тот, сорокалетний, тоже ведь пожил мало?»
«Мало, - сказала Смерть сурово,- только наделал много,
И никогда б уже не стал он каяться перед Богом».

Тут телефон запел у Смерти тихий мотив церковный,
Стало лицо её бледнее, голос - спокойным, ровным.
И извинившись перед Жизнью, чмокнув её неловко,
Проговорила, убегая: «Срочно! Командировка!»
Калинушка

Сообщение Калинушка » Пн мар 25, 2013 8:34 am

Дольше всего продержалась душа
Дольше всего продержалась душа,
Всё-то ей кажется, жизнь хороша,
Всё-то ей люди до боли милы,
Всё-то ей солнце сияет из мглы.

Ум старика подаётся, скрипит,
Глохнет, немеет, ночами не спит,
Память - лохмотья, изъедена ткань,
Первая жалкая возрасту дань.

Тело - о теле и не говори -
Просит пощады у каждой зари,
Душу, голубку, лелею в руках,
Пусть ей поётся в последних стихах.

Дольше всего продержалась душа,
Всё-то ей кажется, жизнь хороша,
Всё-то ей люди до боли милы,
Всё-то ей солнце сияет из мглы

Кунина Е.


**************************************
Встав на молитву стою и молчу .

Сердце своё я держу, как свечу:

Если зажжётся сияющий свет

Будет мне будет, нежданный ответ.

Бьётся в висках обессиленный мозг,

Белыми каплями падает воск-

Это в растаявшем сердце моём

Вспыхнула вера нетленным огнём
Аватара пользователя
Solnce
Тысячник
Сообщения: 2877
Зарегистрирован: Пт июл 27, 2012 3:43 pm
Откуда: Подмосковье

Сообщение Solnce » Пн мар 25, 2013 1:27 pm

Ксения Блаженная помоги родная
О тебе молитву в сердце возношу,
Под благословение,Матушка Ксения,
Я к твоей часовне снова поспешу.

Ксения Блаженная как-же ты молилась!
Ты, за всех молилась в поле по ночам.
Услышь моления, Матушка Ксения,
Помоги мне выплакать горе и печаль.

Ксения Блаженная, как же ты терпела!
Ты за всех терпела холод и нужду,
Укрепи в терпении,матушка Ксения,
Помоги мне вынести тяжкую беду.

Ксения Блаженная как же ты любила!
Невозможно было горячей любить.
Светлое горение матушка Ксения,
Помоги ко Господу любовь не угасить.

Ксения Блаженная, как же ты устала!
Ты за всех устала плакать и страдать.
Я в изнеможении,матушка Ксения,
Без твоей молитвы мне не устоять.
(инет)
...............................................................................
Самое главное предназначение человека-быть самим собой (с)
Я-Людмила
Ольга из Воронежа
Тысячник
Сообщения: 2007
Зарегистрирован: Вт янв 17, 2012 12:35 pm
Откуда: Россия

Сообщение Ольга из Воронежа » Пн мар 25, 2013 4:00 pm

SOLNCE
Ещё два куплета есть (это песня)

Ксения Блаженная, сколько лет минуло,
И в разлуке дальней сердцем полечу
Под благословение, матушка Ксения,
У твоей часовенки снова прошепчу:

Ксения Блаженная, вразуми, родная,
Видишь как опасно предстоит идти,
На путях сомнения, матушка Ксения,
Помоги спасения крест мой донести.
Есть только два дня в году, когда вы не сможете сделать ничего. Один называется "вчера", а другой "завтра".
Так что сегодня прекрасный день, чтобы сделать всё!
Аватара пользователя
Solnce
Тысячник
Сообщения: 2877
Зарегистрирован: Пт июл 27, 2012 3:43 pm
Откуда: Подмосковье

Сообщение Solnce » Пн мар 25, 2013 5:40 pm

Ольга из Воронежа
На сайте ,где я брала эта песня была в теме-Стихи- и оказывается, она там не полным текстом. :sorry:
...............................................................................
Самое главное предназначение человека-быть самим собой (с)
Я-Людмила
Аватара пользователя
Solnce
Тысячник
Сообщения: 2877
Зарегистрирован: Пт июл 27, 2012 3:43 pm
Откуда: Подмосковье

Сообщение Solnce » Пн мар 25, 2013 5:56 pm

Учись прощать

Учись прощать, молись за обижающих,
Зло побеждай лучом добра,
Иди без колебаний в стан прощающих
Пока горит Голгофская Звезда.

Учись прощать, когда душа обижена,
И сердце, словно чаша горьких слёз,
И кажется, что доброта вся выжжена,
Ты вспомни, как прощал Христос!

Учись прощать, прощай не только словом,
Но всей душой, всей сущностью твоей.
Прощение рождается любовью
В борении молитвенных ночей.

Учись прощать, в прощении радость скрыта,
Великодушие лечит как бальзам,
Кровь на кресте за всех пролита,
Учись прощать, чтоб был прощен ты сам.
Борис Пастернак
...............................................................................
Самое главное предназначение человека-быть самим собой (с)
Я-Людмила
Калинушка

Сообщение Калинушка » Вт мар 26, 2013 2:06 am

Из книги Алексия Мечева "Пастырь добрый "

"Внимательно обращая взор мой на самого себя и наблюдая ход внутреннего моего состояния, я опытно уверился, что я не люблю Бога, не имею любви к ближнему, не верю ничему религиозному и преисполнен гордостью и сластолюбием...

1. Я не люблю Бога. Ибо если бы я любил Его, то непрестанно размышлял бы о Нем с сердечным удовольствием; каждая мысль о Боге доставляла бы мне отрадное наслаждение. Напротив, я гораздо чаще и гораздо охотнее размышляю о житейском, а помышление о Боге составляет для меня труд и сухость. Если бы я любил Его, то собеседование с Ним чрез молитву питало бы меня, наслаждало и влекло к непрерывному общению с Ним; но, напротив, я не токмо не наслаждаюсь молитвою, но еще при занятии ею чувствую труд, борюсь с неохотою, расслабляюсь леностью и готов с охотою чем-нибудь маловажным заняться, чтобы только сократить или престать от молитвы. В пустых занятиях время мое летит неприметно, а при занятии Богом, при поставлении себя в Его присутствие, каждый час мне кажется годом. Кто кого любит, тот в продолжение дня беспрестанно о нем мыслит, воображает его, заботится о нем и при всех занятиях любимый друг его не выходит из его мыслей; а я в продолжение дня едва ли отделяю и один час, чтобы глубоко погрузиться в размышление о Боге и воспламенить себя в Его любви, а двадцать три часа охотно приношу ревностные жертвы страстным моим идолам!.. В беседах о предметах суетных, о предметах низких для духа, я бодр, я чувствую удовольствие, а при рассуждении о Боге я сух, скучлив и ленив. Если же и невольно бываю увлечен другими к беседе божественной, то стараюсь скорее переходить к беседе, льстящей страстям моим. Неутомимо любопытствую о новостях, о гражданских постановлениях, о политических происшествиях; алчно ищу удовлетворения моей любознательности в науках светских, в художествах, в приобретениях, а поучение в Законе Господнем, познании о Боге, о религии не делает на меня впечатления, не питает души моей, и я сие почитаю не токмо несущественным занятием христианина, но как бы сторонним и побочным предметом, коим я должен заниматься разве только в свободное время, на досуге...

2. Я не имею любви к ближнему. Ибо не только не могу решиться для блага ближнего положить душу мою (по Евангелию), но даже и не пожертвую моею честью, благом и спокойствием для блага ближнего. Если бы я любил его по Евангельской заповеди, как самого себя, то несчастье его поражало бы и меня, благополучие его приводило бы и меня в восхищение. А, напротив, я выслушиваю любопытнее несчастные повести о ближнем, не сокрушаюсь, а бываю равнодушным или, что еще преступнее, – нахожу как бы удовольствие в оном и худые поступки брата моего не покрываю любовию, но с осуждением их разглашаю. Благосостояние, честь и счастье его не восхищают меня, как собственные, а совершенно, как все чуждое, не производят во мне радостного чувства, но еще тонко возбуждают во мне как бы зависть или презрение.

3. Я не верю ничему религиозному. Ни бессмертию, ни Евангелию. Если бы я был твердо убежден и несомненно верил, что за гробом есть жизнь вечная с возмездием за дела земные, то я беспрестанно размышлял бы об этом; самая мысль о бессмертии ужасала бы меня, и я провождал бы жизнь сию как пришлец, готовящийся вступить в свое отечество. Напротив, я и не думаю о вечности и конец настоящей жизни почитаю как бы пределом моего существования. Тайная мысль гнездится во мне: кто знает, что будет по смерти? Если и говорю, что верю бессмертию, то это говорю только по разуму, а сердце мое далече отстоит от твердого убеждения в оном, что открыто свидетельствуют поступки мои и постоянная забота о благоустройстве чувственной жизни. Когда бы святое Евангелие, как слово Божие, было с верою принято в мое сердце, я бы беспрестанно занимался оным, изучал бы его, наслаждался бы им и с глубоким благоговением даже взирал бы на него. Премудрость, благость и любовь, в нем сокрытые, приводили бы меня в восхищение, я наслаждался бы поучением в Законе Божием день и ночь, питался бы им, как повседневною пищею, и сердечно влекся бы к исполнению его правил. Ничто земное не сильно было бы отклонить меня от оного. Напротив, если я изредка и читаю или слушаю слово Божие, то и то или по необходимости, или по любознательности и при сем не входя в глубочайшее внимание, чувствую сухость, незанимательность и, как бы обыкновенное чтение, оставляю без всякого плода и охотно готов заменить его чтением светским.

4. Я преисполнен гордости и чувственного себялюбия. Все поступки мои сие подтверждают: видя в себе доброе, желаю поставить его на вид, или превозношусь им пред другими, или внутренне любуюсь собой; хотя и показываю наружное смирение, но приписываю все своим силам и почитаю себя превосходнейшим других или, по крайней мере, не худшим; если замечу в себе порок, стараюсь извинить его, покрыть личиною необходимости или невинности; сержусь на неуважающих меня, почитая их неумеющими ценить людей; дарованиями тщеславлюсь, неудачи в предприятиях почитаю для себя оскорбительными, ропщу и радуюсь несчастью врагов моих; если и стремлюсь к чему-либо доброму, то имею целью или похвалу, или своекорыстие духовное, или светское утешение. Словом, – я непрестанно творю из себя собственного кумира, которому совершаю непрерывное служение, ища во всем услаждений чувственных и пищи для сластолюбивых моих страстей я похотений.
Аватара пользователя
Solnce
Тысячник
Сообщения: 2877
Зарегистрирован: Пт июл 27, 2012 3:43 pm
Откуда: Подмосковье

Сообщение Solnce » Ср мар 27, 2013 11:32 am

Блажен, кто Истину не продал,
Блажен, кто в Правде устоял.
Речь не о вас, певцы свободы,
(И не о нас, душе моя).

Увы, увы! Хвалиться нечем
И тем, и этим, и другим.
Одни и те же лица, речи,
Один и тот же праздный гимн.

А ты, поэт? О чём вещаешь,
Держа плакатный матерьял?
К какой свободе призываешь,
Свою свободу потеряв?

Кому витийствуешь в угоду?
Иль одолел тщеславья червь?
Что за глаголы шлёшь народу,
Народом величая чернь?

Почто во всём великолепье
Десницу к небесам воздел?
И я, понятно, не за цепи,
Но за свободу от страстей.

Бесстрастие – удел немногих,
Познай, зовущий в никуда:
Свобода истинная в Боге,
Она – Христом и для Христа!

Поэт – кто, суету отбросив,
Перечеркнёт плотское «Я».
Поэт – всегда хоругвеносец
На крестном ходе бытия.

С тех пор, как Бога позабыли,
Народы шествуют во лжи.
И люди Истину разбили
На много правд – своих, чужих.

И мыслят страстные поэты,
Хотят друг друга побороть.
Но Истина не будет чьей-то:
Она для всех, Она – Господь.

И если Бог святую лиру
В перста избранные вложил,
Не оскверни служеньем миру,
Ему, Единому, служи.

Иеромонах Роман
...............................................................................
Самое главное предназначение человека-быть самим собой (с)
Я-Людмила
Аватара пользователя
Solnce
Тысячник
Сообщения: 2877
Зарегистрирован: Пт июл 27, 2012 3:43 pm
Откуда: Подмосковье

Сообщение Solnce » Сб апр 06, 2013 3:57 pm

В игре по имени Судьба мой ход неспешен.
Прости мне Г-ди грехи! Я - не безгрешен...
Прости мне игры на песке, картон молитвы.
Прости, что снова проиграл с собою битвы.
Собак бездомных и людей прости мне тоже.
Прости мне пасти площадей, тоску прохожих.
Прости мне редкое тепло в глазах усталых.
Прости, что так нам тяжело встречаться стало.
Прости, что в храмов янтаре распят нетленный.
Прости, что одиноко мне в Твоей вселенной...
(с) Последний Дракон
...............................................................................
Самое главное предназначение человека-быть самим собой (с)
Я-Людмила
Аватара пользователя
Solnce
Тысячник
Сообщения: 2877
Зарегистрирован: Пт июл 27, 2012 3:43 pm
Откуда: Подмосковье

Сообщение Solnce » Пт май 03, 2013 6:57 pm

Что такое Пасха в детстве?

Что такое Пасха в детстве?
Платье новое, как сад.
Разодета, как невеста
Мама. Очень важный брат.

В галифе одет мой папа,
Из сукна, как на парад.
Сладостей: «Греби лопата!».
Каждый встречный тебе рад.

Так кричит с восторгом редко,
Раззадоренный отец:
«Как дела твои, соседка?
Радуйся! Христос воскрес!»

Двери в храм не открывали.-
Много лет уж правил клуб.
На лужайке поминали,
И молились тоже тут.

Яйца красные ребята
Колотили об свой лоб.
Так народ с любовью свято
Все традиции берёг.

В доме вся семья садилась
Под лампадой у окна.
Долго бабушка молилась
За всех детушек одна.

Не спешит. Серьёзны лица;
Вот садится, наконец.
Стол пасхальный и гостинцы
Перекрещивал отец...
Людмила Ларкина,
...............................................................................
Самое главное предназначение человека-быть самим собой (с)
Я-Людмила
Ответить

Вернуться в «Наша религия»